В. К. Маккарти (V.K. McCarty)

«Неописуемая слава Его лица менялась по благодати» — Минея. Август.

Несколько дней назад проходило празднование, посвященное иконе Христа Мандилион, и с тех пор воспоминания о ней побуждали меня к молитве, напоминая о необычной встрече с этой иконой много лет назад во время паломничества. Икона Мандилион – Спас нерукотворный – занимает центральное место в ряду православных изображений Христа, хотя ее происхождение окутано тайной. Вселенский собор в Никее в 787 году уделил ей внимание, и в ознаменование иконопочитания  именно эта икона Христа почитается в Праздник Торжества Православия. Выражение «нерукотворная» приобретает значение в связи с евангельским контекстом: «Мы слышали, как Он говорил: я разрушу храм этот рукотворный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворный» (Марка 14:58). Греческий термин ἀχειροποίητος и русский «Спас нерукотворный» описывают иконы, несущие в себе наследие, созданное не просто руками иконописцев, но согласно традиции  прямого отпечатка тела Нашего Господа; они утверждают, что восходят к первому примеру и, следовательно, являются подлинными и угодными Богу.

Икона Христа Мандилион выставляется в церкви на видном месте, ее окуривают ладаном во время Литургии и часто выносят во время шествий. Ее обычно можно увидеть над дверными проемами и воротами; она также присутствует в церкви, символизируя невидимое присутствие Христа, когда кающийся и священник стоят вместе во время Таинства Покаяния. Впервые увидев эту икону, я испытала потрясение, чувство, одновременно тревожное и в то же время поразительно наполненное любовью. Однажды вечером, во время памятного русского паломничества, когда мы совершали обход нескольких вечерних служб, к нам присоединилась русская православная монахиня, сестра Галина. Даже не зная языки друг друга, мы быстро подружились, потому что мы обе рыжеволосые. Следуя за ней, я научилась правильно обходить церковь и поклоняться иконам.

При посещении последней церкви, собора Святого Николая, я снова последовала за сестрой Галиной, когда она совершала свои поклоны: она несколько раз перекрестилась, опустилась на колени и поцеловала пол перед маленькой лестницей, затем поднялась по ступенькам, чтобы поцеловать икону и помолиться перед святым. Ощущая жаркое пламя свечей на моих щеках, я тоже кланялась и молилась перед каждым святым; таким образом, проскинеза и аспазмос (благоговейный поклон до земли и целование) стали тесно связаны с моим собственным опытом общения со святыми иконами.

Когда мы уходили, сестра Галина указала на другую икону, которой мы просто обязаны были поклониться. Она была выставлена справа от королевских врат в отдельно стоящем проскинетарии, с обрамлением из темной парчи перед ней, как у катафалка. Икона была поставлена с наклоном назад, и когда мы приблизились к ней, я не могла разглядеть, какой святой был изображен на ней, только понятно было, что нам не нужно подниматься по ступенькам, чтобы подойти к ней. Перекрестившись и поцеловав пол после Галины, я наклонилась к застекленному «окошку» и сразу увидела, что передо мной – лик Христа.

В тот момент мне показалось, что я наклоняюсь к открытому гробу, и Христос был под стеклом в нескольких дюймах от меня, прямо передо мной, настоящий Христос. Он выглядел усталым и неопрятным. Он выглядел загадочно и вызывающе. Его волосы были спутанными и влажными. Образ передо мной был настолько реалистичным, настолько человечным, что в тот момент необыкновенной близости с ним показалось, что от него исходит запах, как от бездомного, который  просит милостыню в дождь, стоя в дверном проеме. Меня смущало то, что этот образ Спасителя мира был мне даже неприятен и в то же время совершенно завораживал. Было трудно заставить себя наклонится ниже, чтобы поцеловать его; меня практически парализовало, и из-за неприятного ощущения в желудке я даже отшатнулась за мгновение до того, как совершила свое поклонение. Глаза Христа были открыты, но они, казалось, опухли от боли и были полны любовью; они смотрели не в глаза мне, его взгляд проникал в самое сердце. В тот пленительный момент было удивительно, что кто-то, испытывающий такую боль, мог смотреть на меня с такой любовью, и это казалось частью той тайны, посредством которой слава Господа раскрывается в страданиях Иисуса.

Лицо Христа казалось живым и существующим отдельно от окружающей его драпировки, обретая собственную живую воплощенную реальность. Этот опыт был настолько убедительным и запоминающимся, что произвел подлинное впечатление на все мои чувства, когда я целовала его. Это всколыхнуло все мои мысли и чувства, и я ощутила себя настоящим участником многовековой процессии паломников, которые в момент почитания впервые получили представление о впечатлении, производимом  Нашим Спасителем. Перед этим чудесным зрелищем Христа я не могла выговорить ни одного слова молитвы, я просто стояла там в поклоне, ошеломленная и смущенная глубокой щедростью его присутствия. И хотя я была тем, кто склонился над ним, создавалось впечатление, что это Христос склонился надо мной во время моего собственного умирания и запечатлел красоту своего лика в моих глазах, готовя меня к встрече со смертью. Это было изначальное признание тревожащей красоты лика Христа.

Конечно, я хочу знать, что это – изображение, скопированное с того, которое  сотворено не руками, а самим Нашим Господом и Спасителем. Даже сейчас, столько лет спустя, я постоянно чувствую, что так или иначе я все еще вижу и ощущаю Христа в этом образе всеми своими чувствами. Как современные православные, мы обнаруживаем, что легенды иногда создавались для объяснения и подтверждения подлинности появившихся образов, а не наоборот. Тем не менее, даже понимание этого не помешало мне искать знаки авторитетных свидетельств и традиции, чтобы объяснить невыразимое ощущение того, что Христос ищет меня на этой иконе, и я убеждена, что мой опыт не был чем-то необычным и что поколения верующих, возможно, среди них и Петр Великий, были связаны через этот образ с преображающей красотой Иисуса Христа.

Весь тот вечер и в последующие дни я задавала вопросы об этой иконе. Каждый православный русский, с которым я разговаривала, сразу понимал, о какой иконе идет речь,  отчасти потому, что так случилось, что мы увидели икону в ее праздник. Никто ни в малейшей степени не был удивлен мистической интенсивностью моего переживания, ибо  икона Христа Мандилион, принадлежащая Романовым, как говорят, является одним из самых почитаемых и могущественных объектов почитания, существующих сегодня в русском православном мире. Она была написана в семнадцатом веке для царя Алексея I императорским русским художником Симоном Ушаковым (1626-1686) из иконописной мастерской при Оружейной палате Московского Кремля, а затем подарена царю Петру I его матерью. Говорили, что она присутствовала вместе с Петром Великим в Полтавской битве, на его смертном одре и на его похоронах. Несколько русских людей говорили мне о том, что икона Мандилион Романовых чудотворная и открыто признавали это. Православная вера считает, что иконы «творят чудеса не как изображения, а как реликвии… сила передается от изображаемого на иконе через образ точно так же, как исцеление могло бы передаваться от святого через его реликвию» (Г. Мэтью, Византийская эстетика. Нью-Йорк, 1963, 98).

Через пять лет после встречи с иконой Христа Мандилион Романовых, в ее праздник, мне посчастливилось вернуться в Санкт-Петербург и снова поклониться иконе, на этот раз там, где она обычно находится, в Спасо-Преображенском соборе. Здесь она занимает почетное место у  правой стороны иконостаса и ярко освещена, при этом большая часть иконы покрыта сверкающим золотым окладом. Это очень отличалось от первой встречи с изображением Мандилиона без оправы из драгоценных камней, когда казалось, что Христос увлекает меня вместе с Ним в царство жертвенной любви. В то время, как я страстно желала снова увидеть всю икону целиком, теперь все, кроме лица и волос, было закрыто; но даже там, при резком освещении, изображение на иконе вызывало множество ощущений, потому что Христос теперь был увенчан плотным массивом радиально расположенных частиц алмазов и по внешнему периметру – золотыми крыльями серафима.

Все это великолепие драгоценных камней резко контрастирует с лицом Христа во время моей первой встречи с иконой, так реалистично изображенного в виде неопрятного мужчины с опухшим лицом, с тяжелыми веками. И все же было легко игнорировать все это убранство из драгоценных камней, чтобы еще раз встретиться с ликом Христа. Сразу же я снова почувствовала присутствие Иисуса, являющего щедрость и побуждающего меня к действию в этом мире. Не может быть никаких сомнений в том, что икона становится проводником божественного отклика, ибо благодать (хариса) является активным элементом иконы. Лосский объясняет, что святые иконы обладают уникальной энергией, так что они могут выражать невидимые сами по себе вещи; таким образом, икона «является материальным центром, в котором пребывает энергия, божественная сила, которая соединяется с человеческим искусством» (Мистическое богословие Восточной Церкви, 1976,189). Для меня это все еще был несравненный земной проблеск Иисуса из Назарета. Может быть, неловко созерцать облик Христа как непривлекательный; например, как истолковано в Писании в Песнях слуг (например, Ис. 52:14).; тем не менее, Ориген отметил, что: «Даже если есть только один Иисус, он был множествен в аспекте духа, и те, кто смотрел на него, не видели его одинаково» (Contra Celsum – Против Цельса, II.64.).

Когда я смотрю на икону Христа, размышляя над ней, я вступаю в отношения с тем, кто изображен там, кто делится со мной, когда я молюсь и смотрю, чем-то от Своего Божественного Я. Он присутствует на иконе, и, возможно, в этот момент я тоже там присутствую. В молитве перед Ним Христос предлагает нам взглянуть на божественный порядок, показывая нам, когда мы смотрим на Него, встречаемся с Его глазами, как обстоят дела в глазах Бога. Медитация перед иконой Христа – это священное событие, в котором мы видим проблеск вечной жизни; ибо икона готовит нас к жизни в присутствии Бога. Я продолжаю восхищаться опытом встречи с Мандилионом Романовых и ощущением Христа, предлагающего мне болезненный миг Его страданий с проблеском Его глубокой красоты и демонстрирующего щедрую благодать, необходимую для продолжения служения. Меня одновременно отталкивал и опьянял образ Иисуса, который, казалось, тихо дышал передо мной в мучительном молчании.

Молясь перед Мандилионом, нерукотворной иконой Христа, я ощущаю трансцендентное измерение и чувствую единение с Иисусом; не с романтическим изображением Его, а единение с живым существом, которое испытывало удовольствие и мучилось в страданиях, донося мне его дыхание из глубины Его страданий, с самим  Христом, источником Духа. Несомненно, икона ведет нас ко Христу, когда мы смотрим на нее, и в этом она является служителем святого предания Церкви и Евангелия. Гимн православному празднику, посвященному Нерукотворной иконе Мандилиона, провозглашает:

Хвалу Тебе приносим, Человеколюбче Иисусе, созерцая образ плоти Твоея. Сим невозбранно во Едем вход, Спасе, даруй рабам Твоим.

В. К. Маккарти — англиканский богослов; она читает лекции в Общей богословской семинарии и пишет статьи для Института исследований Восточного христианства. Ее новая книга «Из их уст: голоса женщин раннего христианства» имеется в издательстве «Горгиас Пресс».