Надежда Кизенко  |  English

7 февраля президент России Владимир Путин подписал закон о декриминализации домашнего насилия. Сейчас побои – «действия, причинившие физическую боль, но не причинившие тяжелого вреда здоровью или потерю работоспособности» – будут рассматриваться как административные правонарушения, а не как преступное деяние. Это означает, что нарушителю будет назначен штраф в 30 000 рублей (около 500$), обязательные работы или арест на 15 суток. При повторном нанесении побоев в течении года случай будет рассматриваться как криминальное правонарушение. По прошествии года, все начинается с чистого листа, и повторные побои снова считаются административным правонарушением и не предусматривают тюремного заключения.

Данные меры вызвали бурную реакцию в социальных сетях России и других стран, при первом обсуждении законопроекта в судах низших инстанций в прошлом июне. Кажется, будто самые незащищенные члены общества были оставлены без защиты, и что государство рассматривает избиение до крови жены и детей как не очень-то серьезное дело. Но ситуация более сложна, чем это кажется. И более сложна она как из-за российского правосудия, так и из-за позиции Русской Православной Церкви.

Изначально, когда правительство декриминализовало все побои (наиболее легкую форму телесных повреждений, согласно российскому законодательству), основная идея состояла в том, чтобы защитить людей, впервые совершивших правонарушение от автоматического тюремного заключения и записи о судимости. Домашнее насилие было исключено из декриминализации, так же, как и преступления, совершенные по мотивам ненависти. Это означало, что родитель однажды поднявший руку на ребенка, или муж – на жену, могли оказаться под заключением на два года.

Можно понять, почему это может заставить задуматься. Мать, сидящая дома с ребенком, подумает дважды перед тем, как оправить под заключение единственного кормильца.  И конечно, она может и не сообщить о правонарушении именно потому, что она не захочет, чтобы ее супруг автоматически оказался в тюрьме.

И Россия не является исключением. Соединенные Штаты тоже различают административные и уголовные преступления, связанные с домашним насилием. Наказания за административные преступления в сфере домашнего насилия разнятся от штата к штату. Большинство из них заканчиваются штрафом, и только в некоторых случаях – тюремным заключением сроком до года. В некоторых муниципалитетах домашнее насилие приводит к административным обвинениям при первых двух правонарушениях, если нарушитель обвиняется в домашнем насилии в третий раз, это обычно карается уголовным наказанием. Другими словами, перевод преступлений, связанных с домашним насилием, в сферу административного кодекса в России полностью соответствует американскому законодательству в этой сфере.

Тогда почему декриминализация домашнего насилия в России была активно осуждена многими православными христианами в Соединенных Штатах, когда приблизительно похожие меры наказания в США – не были?

Один из очевидных ответов состоит в том, что декриминализация любого домашнего насилия, даже до нормативов Соединенных Штатов, идет в разрез с общим направлением современных реформ законодательства и понятием прав человека. Другой – в том, что буква закона является только началом – его применение не менее важно. По инструкции, большинство американских полицейских действуют, основываясь на предположении, что жена, обращающаяся за помощью, говорит правду. В России же, симпатия может быть оказана отнюдь не жертве. Но частично осуждение может касаться не судебных мер, как таковых, а скорее позиции Русской Православной Церкви.

Когда в июне данная тема была затронута впервые, священник Дмитрий Смирнов, председатель Патриаршей комиссии по делам семьи, не поднял вопрос о христианском прощении и возможности ужасного раскаяния супруга, нарушающего закон. Он не привлек внимание к идее о том, что люди, нарушившие закон в первый раз, также могут быть кормильцам семьи, и что запись о судимости ограничит их возможность работать и обеспечивать семью. В стране, где по расчетам каждые четыре минуты от домашнего насилия погибает одна женщина, он не сказал ничего о том, что «всего лишь» пощечина жене разрушает брак. В самом деле, он – и комиссия по защите семьи – не сказали о насилии в семье вообще ничего.

Он согласился, по правде сказать, что родители, бьющие своих детей до полусмерти, или ломающие им конечности в пьяном угаре «должны быть отправлены в тюрьму и лишены родительских прав». Но основную проблему он увидел в «общем разрушении семьи, начавшемся с литературы XIX века» и особенно «понятия об индивидуальной свободе». Возможно, намекая на полулегендарного Павлика Морозова (большевистского «мученика», предположительно убитого родственниками, которых он сдал за сбор колосьев с колхозного поля, для прокорма голодной семьи), самое лучшее, что отец Дмитрий Смирнов смог сделать, это процитировать Евангелие от Марка (13:12) («…и восстанут дети на родителей и умертвят их»).  Комиссия отметила, что Священное Писание (конкретно, Книга Притчей 22:15, 23:13-14, 29:15; К Евреям 12:6-11 и «Священное Предание Православной Церкви») поддерживает возможность «рационального и любовного применения физического наказания, как нерушимой части родительских прав, установленных самим Богом».

В гораздо большей степени, чем закон сам по себе, многих поразило то, что Патриаршая Комиссия, во-первых, обратилась к Писанию для оправдания физического насилия против детей, и во-вторых, совсем проигнорировала избиваемых жен.

А еще более поразительно то, что русское православие имеет и другую традицию. По правде говоря, Россия в старые времена не была раем для избиваемых женщин. Российское законодательство было патриархальным, и, как и законы Византии, решительно становилось на сторону pater familias. Жена могла успешно противостоять побоям только если они угрожали ее жизни. Даже укрытие в монастыре (а жен иногда избивали именно с целью вынудить их уйти в монастырь, чтобы муж имел возможность снова жениться) не всегда работало, так как если женщина сбежала в монастырь из-за побоев, то ее мотивы не «искренни» и ее возвращали мужу. При отсутствии законов, дающих женщинам защиту и гарантию возмещения ущерба, не удивительно, что до 1917 года женщины догоняли мужчин лишь в одном типе преступлений – убийстве супруга.

Но все же в русской традиции было место милосердию и протесту. Как заметила Нэнси Шиелдс Коллман, родственники женщин считали, что чрезмерные побои лишают мужа супружеской власти над женой. И митрополиты могли с ними соглашаться. Матери и братья могли подавать в суд от лица их дочерей и сестер, подвергающихся насилию. Одна женщина в Якутске выиграла дело о разводе из-за издевательств мужа, несмотря на то, что была поймана на измене. Один отец спас дочь от калечащих побоев мужа и свекра и выиграл суд, в соответствии с решением которого виновный мужчина должен был обеспечивать его дочь до конца ее жизни, при том что она будет жить отдельно от мужа. Спрашивая о грехах, связанных с пятой заповедью, русские отцы-исповедники узнавали у женатых людей, не были ли они жестоки со своими супругами, а у родителей – не были ли они жестоки с детьми.

Московские святые, которых изучала Ева Левин, также становились на сторону жертвы. В нескольких повествованиях о чудесах, святые вмешивались, чтобы освободить связанных или прикованных своими мужьями жен. В одном сказании, женщина, подвергавшаяся насилию, пыталась покончить жизнь самоубийством, утопившись в колодце, а святой спас ее. Эти истории могут выглядеть скудным утешением избиваемой женщине, но, по крайней мере, они признают ее отчаяние.

Таким образом, даже когда и канонические и мирские законы принимали сторону жестокого мужа, русская православная женщина в Московии могла обратиться за помощью в три места: ее родную семью, немногим Митрополитам и святым. И очень грустно, что в XXI веке, члены Патриаршей комиссии по защите семьи и материнства предпочитают молчать, а не использовать их собственную традицию заботы и милосердия.

Надежда Кизенко, доцент истории в Государственном университете штата Нью Йорк в Албани.